На языках хинди и суахили - Люба Правда

На языках хинди и суахили

Люба Правда

© Люба Правда, 2016

© Ия Легостаева, дизайн обложки, 2016

© Катерина Блоссом, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К языкам

Критики и авторы перестроечных учебников тщательно отмывали поэтов Серебряного века от алой революционной крови, оправдывали глупостью и молодостью их левачество и на рваные криком губы наложили подорожник нового времени, в котором бунт приватизирован пошленькими акционистами, а оппозиция позорней власти. Маяковскому оставили позвоночник, Есенину – слезливую деревенщину, восторг Блока перед адом революции пояснили и простили. Потом, в девяностые, политика на время вернулась в стихи, но из болота Миллениума не выбрались ни радикальные политики, ни радикальные поэты, призывавшие к восстанию против реальности. И если поэтам-мужчинам общество великодушно разрешило цитировать Летова и даже Ленина в юношеских своих стихах: всё равно подрастут и остепенятся, то поэты-женщины лишены и такого права. Не заклюют, конечно, у птиц этого болота клювы давно размякли от нехватки кальция, но пожурят, спросят, вздыхая: «Ты всё про Маркса, Любочка? Про классовую войну? Ах, когда же уже будет про любовь!» Но ведь здесь всё про любовь – хочется заорать. И когда красный томик расшибает головы купленного рабочего класса, и когда мясо буржуев скрипит на молодых крепких зубах – всё любовь! Любовь к тому, чего нет, что вы не создали или просрали, глупые вы болотные существа. И когда в безразличной толпе, в метро, среди угоревших по ЗОЖу и поэтов с пивом на лавке, прорезается голос, и хрупкая девочка отдаёт себя тонкокостной революции ради тщательно забытого будущего – я вижу лишь любовь, нежность и всепрощение, даже тех, кого прощать нельзя. Отрицая реальность болота и больше – жизнь, которую стыдно жить, – хрупкая девочка тонкокостной революции не сбрасывает со своего прекрасного парохода ослепительное прошлое. И в социальных сетях легко добавляет в друзья Евтушенко и Цветаеву, Вознесенского и Маяка, Кушнера и Багрицкого. Родись она в 90-х позапрошлого века – красила бы деревья в багровый вместе с Татлиным и верстала «Окна РОСТа» с Бриками, а потом сгинула бы в лагерях. Девочки тонкокостных революций не могут иначе. Но она – дитя Чака Паланика, и вот вам книжечка из девяностых годов века, которого у нас никогда не было. Учите языки. Хинди и суахили.

Ссылка на гения

«Засыпает город Москва…»

Засыпает город МоскваКокаиновым снегом, кислотным дождём,Потянет в центр шляться тоска,Иначе заживо, сука, сожрёт.

Разрастаясь в пропорциях и толщине,Жирная тварь умножит под рёбрами зуд,Алконавты высаживаются на Луне,Цветаевой дочери – на Тверском мрут

С капиталом: бутылок – звенящая рать,По карманам – пакетики с анашой —Страшно, когда нечего проебать,И как это хорошо.

«Куплю себе фотоаппарат задорого…»

Куплю себе фотоаппарат задорогоПофоткать бомжей в ракурсах разных,По ком звонит, отче, сегодня твой ржавый колокол,Какой буржуй рябчика прикладывает к ананасу

И поглощает (если бы) тоску прорусскуюНарода, болевшего борьбою за родину,На тебе, хочешь, ещё козырный туз,«Наеби красиво» – лозунг Мавроди,На.

Психоанализ потерпел крах в советских реалиях:Фаллос для избранных, простолюдинам покажут член,Есть только один способ выжить – стрелять по хозяевам,Как-то же нужнострану поднимать с колен.

Ссылка на гения

1Здесь должна была быть ссылка на гения,А случилась ссылка в Воронеж,Где Мандельштама посыпалось рвение:Выронишь стих про тирана – утонешь.

2Станешь струною звенящею, тонкою,Руки на плечи – Хазиной Наде:«Мир, из высоких материй он соткан,Вы моим миром, жена, теперь правьте.

3И на двоих нам не мёд и не золото,Колос не спелый, а стебли бурьяна,И я не знаю границ своей Родины», —Так голос звучал Мандельштама.

4А голос СталинаВ пастернаковском лежбищеЧерез трубу миллиона повешенныхВ прелой, трупами пахнущей осени:«Вы что скажете, Борис, про Осипа?»

5А Пастернак (стоя, как перед дьяволом): «Мне, товарищ, про Осипа – нечего,Давайте лучше о нашем искусстве… советском – о вечном».Сатанинская поднимется сила… грузинская, правящая…Сталин ему ответит: «Плохой вы, Борис, товарищ».

6И положит трубку,И положит поэта – на метафизический стол ампутации,И человеку сражаться если бы с человеком,Но Мандельштам не знает, ему с кем сражаться.

7В безызвестность с Надей он едет,Надеясь остаться здесь,Потому что в следующем городеПредчувствует свой конец.

8Да, там его находят, там за ним приходят, не то чтобы взять автограф,А в отделении в ракурсах разных поэта века пофоткать.

9Смерть в вонючем овраге.Место – Владперпункт.Все земные силы и небесные тоже врут,Врут все молитвы и лозунги с пометкой «боже, спаси»,Только честная Хазина Надя перепрятать успела рукописи…

Репостмодернизм

(Катерине Блоссом)

1.Пока несуществующий Создатель планету вертит,Катя размышляет о царице смерти,Косноязычный ребёнок pretty Katie,Её ненавидят остальные дети.

Горящий подросток путешествует по горящему туру,Смерть гуляет без глаз с твоею фигурой,Смерть не носит имён, ходит в платье помятом,Она – твой чувственный трип без права возврата.

Смерть так же, как ты, имеет этапы взросления,Смерть – это девственная тоска весенняя,С аккомпанементом в виде скрежета красноглазой мышиС холста сходят люди, и кровь в разные стороны брызжет.

2.Но.

3.Смерть – это не саблезубый тигр,Не укус Дракулы на кладбище Новодевичьем,Смерть – это пятна по всему телу родимые,Татуировка в виде квадрата Малевича.

Смерть – это не человеческие пороки,Это свет, под кожу искусственно загнанный,Это некровоточащие раны, неглубокие,Когда укусить хотели, а на деле – царапнули.

Смерть – это не следствие, а причина.Булгаковская внезапность, хармсовский абсурд,Будь уверена, что великие все эти мужчиныТебя, великую, с потрохами сожрут.

Поэты не могут заткнуться

Маша большая, Маша железная,В Маше сто килограмм, в ней живут бездныИ давно затонул корабль «Титаник»,Машу хрупкие девочки-айсберги ранят.

Вот же ведьмы, что жрут и не толстеют,Такая колдовская конституция,А вот же поэты —Страшные нечистые звери,ПоэтыНе могутЗаткнуться!

Через каналы, страницы, литадреса,Вечера пафосные,Идут, бренчат, брезжат голоса —ВещаетТрансляция.

В парке, в театре, с пивом на лавкеБубнят и слюною брызжут,Поэты, поэта, поэтов давка.Для ума ищут некую пищу.

Мало, в сущности, толкуОт словоохотливых животных,Их образ только украшенПрисутствием тучной девочки Маши.

«Кровь на флаге империи…»

Кровь на флаге империи.Калом обложенная корона.Мы с тобою такие древние —Нас даже духи предков не тронут.

Мы с тобой изначально поехавшие,Нас не поносила мать-земля,Мы изобрели символизм – как в истории брешь,Где цивилизация – вещь,Изобретенная зря.

«С каждым годом труднее поверить в бога…»

С каждым годом труднее поверить в бога,С каждым разом труднее найти начало —А был современный мир, в мире стояли помойки,И из каждой кровью ужасно воняло.

И стояли котлы,И строились тюрьмыЗаключенными для будущих заключенных,И наверное, тогда уже было немодным думать —Порешённые правили порешёнными.

Если не знаешь имени бога, зови кого угодно!Чтобы усердно ратовать – выучи наши мантры!

Эй, капитан!Мне подбросьте ещё якорей,Я во веки веков, и ныне, и присно,Я здесь пью дрянной «777» портвейн,Охуевая от жизни.

Мечты о революции

Джон стрелял у бомжей сигареты,Из травмата стрелял по прохожим,Джон – не душа, заблудшая где-то:Он убивать и хочет, и может.

Коммунистической приправленный спесью,Джон караулил детей олигархов,Их вместе мечтал собрать и повесить,Хозяев не жалко! Хозяев не жалко!

Ебанутое дитя пролетариата!Смерть буржуям и общее равенство!Убивай богатых, ешь богатых!Революция всегда начинается с крови, намРеволюция!Нравится!

Рубашки белые, связаны руки,Задаётся утро, чуть брезжится,Вы – враги народа, а ну покайтеся, суки!Вот такие охуенные сны в психиатрической лечебнице…

«Все женщины делятся на дам и не дам —…»